Curiosity killed a cat... And satisfaction brought her back.
...первая чашка — это Ave Maria в полупустой кофейне, столик у окна, замерзшие пальцы. Греть покалывающие ладошки о белоснежный фарфор, расплавлять во рту горьковатый чернечий эспрессо. Смотреть на старинную статую с микроскопическими сколами (или это неведомый атлет, наоборот, смотрит на нас?..), снующих рабочих и смотреть, как просыпается город. Просыпается тихо, неспешно, подолгу нежась в теплой уютной постели; улыбаясь тихонько спросонья...
...нулевой чашкой был Высокий Замок — обзорный пункт, первая мачта смотрового и аваланча прежнего города. Где ветер лих и резок, молодецки бьет в грудь и резвится вокруг, то толкая в плечо, то щипая ща щеки, а то и за ухо укусит с озорства и тут же отскочит, как котенок нашкодивший.. Где башни теряются в виноградных завитках сочного тумана, высотки пользуются молочной завесой, как невинная девица — ширмой, стыдясь то ли своей наготы, то ли непозволительно юного возраста, а то и вовсе неуместности. Где вышка посмеивается со своей немалой, хоть и рукотворной, высоты, а верхушкой теряется в другом измерении. А город тихий, город сонный, город укрывается белой мглой как покрывалом и посапывает редкими трубами. Ты кричишь ему со своей — его — высоты "Доброе утро!", и он улыбается сквозь сон: доброе, доброе утро, дети, заходите, вы знаете, где что лежит, а я тут еще чуть-чуть подремаю и...
...вторая чашка — это не кофе.
Разливается пряным теплом не по глотке, а словно подо всей кожей; бьёт в нос мягким запахом специй, зеленых яблок и пряной корицы, — душистая медовая настойка под Синей Пляшкой заставляет жмуриться с каждым глотком от удовольствия, как молодые котята, и в глазах такое же янтарное солнышко, как и в стакане.
На дне зрачка — стеклянные колбы и бутыли музея-аптеки, тяжелые скелеты старинных аппаратов и машин; множество мелких склянок с травами, настойками, опросшками; с полустертыми этикетками, печатными и написанными от руки. В глазах внутренние дворики и колонны, статуи и мостовые; неровные крыши и ажурные анфилады; огромные гири механических часов Ратуши и мультяшная лошадка с радужной гривой на крышах. "Дзига" зовет к себе Синатрой, мостовые дышат Рождеством и джазом, и этот безостановочный покой, кажется, пролит в воздухе — и остановиться бы, и невозможно не прочесывать эти камни раз за разом, снова и внова, и впиваться зубами в огромное сочное яблоко в мягкой карамели, измазывая нос миндальными хлопьями...
...третья чашка — это кофе настолько кофейный и правильный, что смотришь на него с искренним удивлением и переводишь взгляд с чашки на собеседника и обратно, и так несколько раз, не в силах поверить: и это вот ТАК тоже бывает? Так бывает? И такой кофе правда существует? — и вертеть на языке и не сдержаться, повторить, не поверить, молчать в изумлении и недоверчиво, повторить. Отправлять густой горячий шоколад на язык ложками и таять, таять вместе с ним, смиряясь с невыносимой сладостью бытия. Третья чашка — это рождественский блюз и реггей, переплетение настолько совершенное, что невозможно отделить одно от другого; только стараться не закрывать глаза, потому что.. потому что — что? Я так и не знаю, страх чего это был: заснуть или проснуться, но, если честно, я об этом не думала.